В воскресенье, 1 июня, община Иова Почаевского вновь имела возможность участвовать в Божественной Литургии, посвященной Вознесшемуся в Отчую Славу Господу Иисусу и святым отцам I Вселенского Собора, утвердившем единство Церкви Христовой.
В храме преподобного Иова Почаевского вновь была совершена Литургия, как Трапеза Господня, как образ эсхатологического Брачного пира, как радость всех званных и собранных на Вечерю Агнца. На Литургии Слова (предваряющая Евхаристию часть богослужения) читались строки из книги Деяний и Евангелия от Луки — о Вознесении Господнем. В этот день Церковь также совершала память святых отцов Первого Вселенского Собора — события, положившего основание догматическому единству христианства. Однако все это произошло — без нас.
Мы не участвовали в Литургии. И это не просто отсутствие. Это отрыв. Это отступление от тела, которое живет Евхаристией. Мы называемся общиной, но в этот день (как и в предшествующие дни — да простит нас Спаситель Тела Церкви!) были вне соборности. Отвернулись от Таинства, в котором человечество Духом Святым возводится ко Христу, вознесенному во Славу Отца.
Вознесение — не вертикальное движение. Это не «уход» Христа, а утверждение Его Царства. Человеческая природа во Христе входит в Троическое общение. Вознесение — это включение человеческого в Божественное. Это Литургия, доведенная до конца: хлеб и вино — ставшие Телом и Кровью — приносятся к Отцу. И Христос — как Человек — приносит Самого Себя. Когда мы не участвуем в этом, мы не просто отсутствуем — мы отказываемся от собственной природы, реализованной в Логосе Воплощенном, Воскресшем, Преображенном, мы отторгаем самих себя от обоженного человечества.
В тот же день Церковь вспоминала Первый Вселенский Собор. 1700 лет назад в Никее отцы Церкви исповедали: Христос — единосущен Отцу. Это исповедание возникло не из философии, а из литургического опыта: никто не может быть спасен Тем, Кто не есть Сам Бог. Там, где мы причащаемся, там и исповедуем: «Верую в Иисуса Христа, единого Господа, Единородного Сына Божиего, рожденного Отцом прежде всех времен, в Свет от Света, в Бога истинного от Бога истинного, рожденного, а не сотворенного, Отцу единоприродного и всему бытие даровавшего… Верую и в Духа Святого, Господа, жизнь творящего, от Отца исходящего, равно с Отцом и Сыном почитаемого и прославляемого, устами ветхозаветных пророков вещавшего и ныне единую соборную и апостольскую Церковь освящающего». Там, где нет причащения — нет и исповедания. И наоборот: исповедание вне Евхаристии — звук без тела.
Соборность не сводится к собранию. Это не функция организации. Это выражение жизни Тела Христова. Апостольский Собор в Иерусалиме и Никейский Собор — это формы действия Духа в Церкви. Не участвовать в этом — значит выйти из пределов Церкви. Не просто «не быть на месте», но быть вне смыслов веры, вне спасительного Тела Христова.
Церковь живет Пятидесятницей. В каждый день. Вознесение предваряет ее — не потому что Христос уходит, а потому что человечество становится способным вместить Духа. И Собор, и Евхаристия, и догмат — все это проявления одной и той же истины: Бог вступает в общение с человеком, и это общение требует нашего ответа.
Мы не ответили на призыв.
Община, но без собрания.
Тело, но без участия.
Имя, но без жизни.
Кто был на Литургии в этот день в нашем храме? Священник, который остается верным общине, даже если ее нет; наш христовый брат, который берет на себя добровольно служение псаломщика; наш гость из общины РПЦЗ. Кто был на Литургии из тех братьев и сестер, которые, как некогда Петр, клялись верностью общине Христовой (Матфей 26:31-35; 69-75)? — ни-ко-го!..
Но именно это осознание может стать началом обращения. Вознесение — это не конец. Это точка отсчета новой меры ответственности. Там, где Христос — там и Церковь. Там, где Евхаристия — там и истина. Нам остается либо войти, либо окончательно умереть. И если есть еще некое слово в нас — пусть оно будет не оправданием, а мольбой: «Созижди Церковь Свою вновь — из праха, каким стали мы».